«Главные акценты в интерьере — искусство и новое платье хозяйки» • ARTANDHOUSES

Рабочая география архитектурного бюро PHD (Philosophy of Design) и его основательницы Ланы Гриневой максимально широка: от виллы шестизвездочного отеля в Таиланде до московского ресторана 15 Kitchen + Bar, от 72-метровой яхты, курсирующей в холодных северных водах, до реконструкции лондонского особняка XIX века. Не говоря уж о многочисленных домах и квартирах в Москве и окрестностях. Выполненные с учетом интересов конкретного заказчика, они имеют одну общую черту — в них всегда находится место современному искусству.

Архитектор, декоратор, арт-консультант и увлеченный коллекционер Лана Гринева рассказала ARTANDHOUSES, как ей удается подружить с искусством всех без исключения, что главное в интерьере и за что стоит любить молодых художников.

У вашего бюро нетривиальное название. В чем заключается ваша философия?

Когда в 2003 году я открывала бюро, мне хотелось придумать название, характеризующее то, чем я собиралась заниматься. Я очень серьезно к этому подходила, хотя в тот момент только-только поступила в МАРХИ.

И сразу перешли к практике? Смелый шаг.

Да. Но это было второе высшее и уже осознанный выбор. Я понимала, что за созданием домов и интерьеров стоит работа с людьми, для которых это делается. Человек — центр всего. Нельзя подходить к работе только с точки зрения планировки или объемно-композиционных решений. То, что мы делаем, это атмосфера, ambience. Поэтому название «Философия дизайна» сразу прижилось. Еще на первом курсе я попала на виллу Тугендхат Людвига Мис ван дер Роэ в Брно, в Чехии, и поняла тогда, что дает знакомство с первоклассной архитектурой. Можно составить список из десятков объектов, которые ты, как будущий архитектор, обязан посетить. И вот когда ты объедешь их все, поймешь, как каждый дом посажен, где вход, как расположен парк, особенности работы с деталями, после этого можно получать диплом.

Из этого архитектурного списка давайте отметим три главных пункта.

Про Мис ван дер Роэ я уже сказала. Второе здание — термальные бани Петера Цумтора в Вальсе, в швейцарских Альпах. Я вдохновлялась ими, когда делала свой дипломный проект — спа рядом с чешским замком. Третье место, которое меня потрясло, это музей Михо в Японии, который построил Юй Мин Пэй (автор пирамиды Лувра). Впрочем, музеи меня поражают почти всегда.

Вы часто используете искусство в своих проектах?

Я во всех интерьерах использую искусство, другое дело, что оно может быть разной стоимости. Не все мои заказчики относятся к этому как к серьезному коллекционированию, но, так или иначе, за время нашего общения к окончанию проекта они уже готовы, что у них будет жить искусство. Самое простое — это фотография. Она легче для восприятия и стоит не так дорого. Чтобы развернуть интерьер вокруг скульптуры, уже нужны смелость и понимание. Людей, готовых к этому, не так много, но все же они есть, и нам повезло с ними работать.

Вы используете только современное искусство? Антиквариат не включаете?

Я не специалист в этой области, но, если у человека есть вещи, которые ему каким-то образом достались, мы с удовольствием интегрируем их в интерьер. Искусство — это искусство, неважно, какого времени.

Когда в интерьер сознательно включают антиквариат, это позволяет создать иллюзию долгой семейной истории, которой в нашей стране, как правило, нет. Что современное искусство приносит в интерьер?

На мой взгляд, по тому, как человек выбирает искусство, о нем можно рассказать вообще всё. Также как по книгам, которые стоят в его библиотеке. Но книгу вы прочли — и уже можете ее обсуждать вне контекста. А современное искусство требует времени, чтобы научиться в нем разбираться. В нем постоянно встречаются отсылки к классическому наследию, и чтобы их понимать, нужно быть если не искусствоведом, то хотя бы пройти короткий курс введения в историю искусства, который организуют Sotheby’s, Phillips и многие музеи. Когда я только начала увлекаться искусством, я жадно их посещала. Ты смотришь на одну работу, но через нее погружаешься в историю искусства, если, конечно, это достойная работа и ее автор — настоящий художник. Он учился в художественной школе, прожил опыт своих учителей, приобрел собственный и теперь показывает свою точку зрения. Человек, живя с этими работами, меняется.

Когда вы предлагаете искусство клиентам, вы из чего исходите — есть пустая стена и надо ее заполнить?

Мне бы хотелось, конечно, ответить, что мы не к дивану подбираем искусство, а исходим из каких-то желаний и знаний, но жизнь часто складывается иначе. Я очень осторожна с советами и чаще стараюсь приглашать заказчиков на вернисажи и ярмарки — это приятное времяпрепровождение, и там я даю им возможность просто посмотреть. Можно уехать, подумать, потом вернуться в галерею, посмотреть серию работ понравившегося художника и уже выбирать. Иногда, правда, манипулирую немного тем, что художник молодой, но уже представлен там-то или продавался на таком-то аукционе. И хотя человек, возможно, не относится к искусству как к инвестиционному продукту, тем не менее людям из бизнеса это часто помогает сделать первый шаг. Думают: вот завтра надоест — продам и заработаю. Приятно же.

А сами вы верите в возможность инвестиций в искусство?

Когда-то я сама лично покупала три работы Питера Хелли в Нью-Йорке, и Гарри Татинцян убедил меня, что если сейчас я куплю три работы, то через два – четыре года продам одну или в крайнем случае две, и это покроет покупку, и как минимум одна будет бесплатной. Так и получилось.

И всё-таки как вы уговариваете хотя бы посмотреть на искусство людей, которые никогда даже не думали о такой возможности? Это же проблема даже у галеристов.

Мне не сложно подтолкнуть их на этот шаг. Во-первых, они уже пришли ко мне и начали со мной работать, наверняка видели другие мои проекты, и они им понравились. Во-вторых, все люди тянутся к высокому. Первое насыщение проходит быстро, и потом людям хочется зрелищ и чего-то нематериального. Искусство — как раз из этой серии. Я объясняю, что это создается здесь и сейчас, вы так же, как Медичи, можете поучаствовать в поддержке искусства. Многие художники еще живы, и нет проблемы подделок. Сама я очень сильно завишу от знакомства с художниками. Мне кажется, это такой бонус — покупать работы и знать автора. Когда Дима Гутов сам расскажет про свою работу и про других расскажет так, как они сами не могут, когда у художника есть такая глубина знаний, ты заражаешься этой страстью к искусству навсегда.

Знаете, когда-то на введении в профессию в архитектурном вузе нам сказали: «Всё, что вы здесь выучите, останется сугубо в ваших головах. Никогда не разговаривайте с клиентами о сопромате, конструкциях, стилях, старайтесь проглатывать сложные термины и даже специально делать ошибки — по крайней мере, не давите этим заказчика. Разговаривайте о детях, собачках, культуре, спорте, политике». Всем моим заказчикам комфортно со мной, я говорю: «Давайте вместе посмотрим, вдруг это хороший автор, хорошая выставка, и мы найдем что-то, чтобы украсить ваше жилье». В этот момент ты как будто с ними делишься ощущением. И они смотрят и уже рассуждают: «Подойдет? А куда подойдет?» Я подбираю место, а они выбирают сами работы — и это идеальный тандем. Потому что выбирать с заказчиком паркет и типы бетона или «пироги» с ними чертить не интересно совсем. Это остается за скобками, и часто они даже не понимают, какой это труд.

Бывает, что после первых покупок, на которые вы уговорили клиентов, они втягиваются и начинают коллекционировать уже сознательно?

Да, конечно. И именно после таких погружений, когда мы летаем на ярмарки в Майами, в Базель. Из московских событий Cosmoscow очень близка к европейским стандартам — красивые превью с шампанским и другие мероприятия. У нас избалованная публика, но как раз вокруг искусства много красивых событий. Честно признаюсь вам, я могу пропустить архитектурную биеннале в Венеции, но не могу пропустить биеннале искусства, потому что это непередаваемая творческая атмосфера. Тем более сейчас так много временного искусства — театр, перфоманс, и сам факт, что ты можешь увидеть это только там, заряжает. Задействованы все твои рецепторы, задеты все чувства — это такая турбулентность, которая дает очень сильную перезагрузку. Я долго после этого летаю. И на клиентов это производит впечатление.

Бывает ли, что вы полностью строите интерьер вокруг искусства? И вообще, кто в интерьере главный?

Важнее всего в любом случае архитектура — объем и пространство, потом интерьер и материалы. Свет, например, это часть интерьера — неудачная люстра может убить интерьер, так что никакое искусство не спасет. А потом уже искусство. Причем чем раньше мы о нем знаем, тем лучше — мы можем обыграть его другими материалами.

Например, в одном загородном доме мы использовали инсталляцию «Flylight» — «Летящий свет» — голландских художников Studio Drift. Это спираль из двухсот с лишним стеклянных трубок венецианского стекла со встроенными светодиодами, которые парят в пролете лестницы и вспыхивают по мере того, как поднимаются хозяева. Как будто стая птиц летит за ними. Когда мы вошли в проект, была только коробка. Нам нужен был wow-эффект. С точки зрения архитектурных решений на него здесь работают большие панорамные окна во всю стену, которые раздвигаются, и летом в хорошую погоду получается четырехметровый проем в стене, а за ним красивая терраса и большой бассейн. На этом можно было бы и успокоиться — изюминка у пространства есть, но нам хотелось большего.

В холле можно было пойти по тому же принципу, который используют в отелях, когда ставят стол, на него красивую вазу, и это дает распределение людских потоков. Но мы не поставили, а повесили. С художниками Studio Drift я познакомилась на «Арт-Базеле», они были совсем молодыми, и это была их первая международная выставка. Сначала я увидела работу с одуванчиками из серии «Fragile Future» — «Хрупкое будущее». И название философское, и воплощение потрясающее. Художники собирают одуванчики еще в состоянии бутона, в тепле они раскрываются, и они пинцетом пересаживают и приклеивают пушинки на лампу холодного накаливания, так что, когда лампа включается, мы видим светящийся цветок. Тогда, десять лет назад, мы купили две эти работы за 150 тысяч евро, сейчас они стоят больше миллиона. Я всегда говорю, что молодые художники — это находка. «Летящий свет» мы заказывали в нужном нам размере, и они охотно пошли на это. Сейчас, когда их продает галерея Pace, любой спецзаказ автоматически увеличивает цену в полтора раза.

Для кого из известных коллекционеров вы делали интерьеры?

С Маргаритой Пушкиной мы делали три проекта — офис, дом и квартиру. С ней у нас была абсолютная химия, она доверяла мне в вопросах интерьера, а я ей — в вопросах искусства. Наше бюро делало квартиру Юлии Визгалиной, она сейчас довольно много покупает на аукционах. Для британца Марка Вейнгарда, у которого и коллекция, и галерея, мы делали одну из вилл отеля Iniala на Пхукете в международной команде — другие виллы проектировали братья Кампана, студия A-cero, Хайме Айон, Джозеф Уолш.

Какое искусство в вашей личной коллекции?

Я начинала собирать с крупных имен, чтобы, как тогда казалось, не было стыдно. Казалось, что тут уж точно не ошибешься. Но сейчас есть много доступного искусства молодых авторов, которое в результате будет не менее удачной покупкой.

Что за авторы?

Из грандов — Нео Раух, Ричард Принс, Джордж Кондо, за которым сейчас все гоняются, Трейси Эмин, Рихтер, но не Герхард, а Даниэль. Из русских люблю работы Димы Гутова, Олега Кулика, Александра Бродского. Есть у меня в коллекции Братков, Шеховцов, Виноградов и Дубосарский.

Они висят в доме?

Я довольно часто меняю работы, висящие у меня на стенах. К тому же я вожу свои работы на фотосессии на свои проекты. Бывает так, что объект закончен, а с искусством люди еще не определились, и я даю им свои работы на какое-то время. Был такой объект, где я повесила две работы из своей коллекции, они провисели три года, и мне пришлось попросить их вернуть. Но они настолько идеально там прижились, что заказчик их купил, ему было сложно с ними расстаться.

Вы ищете работы на аукционах, в галереях?

Не то чтобы специально ищу, просто я всё время в потоке — ярмарки, выставки, общение. Иногда возвращаешься что-нибудь досмотреть и покупаешь совсем не то, что хотел изначально. Хотя бывают забавные истории. Например, неон Трейси Эмин я искала специально, очень хотела сделать подарок. Я приехала в Венецию, где она выставлялась в британском павильоне, а оттуда отправилась на «Арт-Базель». И вот я приезжаю и вижу у Джея Джоплина (лондонская галерея White Cube) ту же работу, которая висела в Венеции. И ее можно купить. У меня был шок — как будто я зашла в музей и купила пару картин. От потрясения я даже не поняла, что существует определенный тираж этой работы. Я ее зарезервировала, а утром спешила ее выкупить — мне казалось, что за ней очередь уже стоит. Это было похоже на лихорадку. Но потом температура спала, пациент выжил. Это было лет десять назад. Сейчас всё уже немного по-другому, хотя и не менее весело.

В работе вы диктатор? Кто решает, что и как должно быть в интерьере?

Наверное, нет. Хотя в последнее время я уже могу отказать заказчику, поняв, что я не хочу быть диктатором, не хочу бороться и переубеждать.

Что именно для вас неприемлемо?

Когда я чувствую, что заказчик не понимает роль архитектора. Вообще, это вечный вопрос, кто главный. Вроде, кто платит, тот и музыку заказывает. Но в то же время это не совсем сервисная работа. В архитекторе живет и творец, и ремесленник, который подчиняется заказчику. Но если я чувствую диктатора с той стороны, который к тому же сам не знает, чего хочет, сегодня я уже могу сказать «спасибо за встречу» и расстаться. Это вопрос мироощущения и совместного сотрудничества. Ты входишь в некий альянс и идешь с человеком несколько лет, если это строительство большого дома. А если он сам знает, как надо всё сделать, — вуаля!

Но есть ведь еще вопрос вкуса. Приходится доказывать клиентам, что так «не носят»?

Это как раз легко. Я сейчас близко дружу с одной из своих прошлых заказчиц. В начале работы мы обговорили, что будет интерьер в светлых тонах. Дальше началось — хочу темный пол, темные стены, темную кухню. Я старалась убедить, что беленый дуб с брашированием — это темный. Дальше мы выбирали светлые диваны, коричневато-бежевые подушки и пледы, а она всё спрашивала, где же у нас цвет. И вот когда был готов светлый интерьер, я сказала: «Ты надеваешь красное платье, выходишь, и ты самая яркая в этом интерьере!» Теперь она очень благодарна, потому что действительно всегда шикарно выглядит в этом интерьере, и он не надоедает.

Существует ли мода на стили в интерьерах?

Думаю, да. По моим наблюдениям, она идет из искусства на подиумы, с подиумов в интерьеры, и если ты увлекаешься искусством, то можешь что-то предвидеть. Искусство первым улавливает проблематику. Художник поднимает существующую проблему красиво, будь то защита исчезающих животных или отходы, которые убивают планету. Например, Вик Мунис вместе с бомжами с огромной свалки под Рио-де-Жанейро делает серию работ из мусора. Это подхватывает мода — появляются клеенчатые коллекции или кто-то из дизайнеров отказывается от кожи и меха. И дальше ты приезжаешь на Миланский салон и замечаешь изменившуюся цветовую гамму или исчезновение кожаных изделий.

Но есть и глобальные тенденции. Какое-то время в моде был минимализм, сейчас возвращаются 60-е, яркие принты и стиль «Студии 54» Уорхола.

Что будет дальше?

Мое личное мнение и то, что я вижу по желаниям заказчиков, — это смягченный современный вариант ар-деко.

Но вроде бы его волна была недавно…

Она никуда не делась, особенно в лакшери-сегменте. Изначально ар-деко — это дорогие материалы и детальное качественное исполнение. Сегодня, с одной стороны, он упрощается и облегчается, с другой — становится более живым и уютным по сравнению с предыдущими стилями. Я люблю конструктивизм, считаю круглый дом Мельникова гениальным произведением, я обожаю Заху Хадид и люблю изучать ее подход. Это смелые эксперименты, но для каждодневной жизни никто не отменял уюта. Иногда заказчики прямо говорят: нам бы интерьер «на постарше», то есть вне времени, который долго будет актуален, мы еще называем его «таймлесс». Дом — это про жизнь, про людей, дом — живой. Его наполняют и украшают люди, их разговоры, бытовые ритуалы и, конечно, искусство, оно тоже может быть живым — его можно менять и перевешивать.