В издательстве «Азбука» вышла новая научно-популярная книга итальянского натуралиста и писателя Альберто Анджелы «Глаза “Джоконды”», собравшая практически все популярные версии истории легендарной картины Леонардо да Винчи. С разрешения редакции ARTANDHOUSES публикует отрывок издания, в котором автор рассказывает о рождении и развенчании мифов о «Моне Лизе».
Девятнадцатый век: рождение мифов о Леонардо и «Джоконде»
Кража «Джоконды» (имеется в виду похищение работы в 1911 году. — AAH), безусловно, способствовала нынешней неувядающей популярности картины. Но это был лишь последний отрезок долгого пути, сделавший ее одним из наиболее почитаемых шедевров. Кто первым начал размышлять о загадочной улыбке Моны Лизы? И кто сделал ее всемирно известной? Чтобы ответить на эти вопросы, нам нужно отправиться на двести лет назад.
Наполеон любил ее, как уже говорилось, до такой степени, что повесил в собственной спальне, но в целом в начале XIX века «Джоконде» уделяли мало внимания. Леонардо в те времена был не слишком известен.
Лишь в середине XIX столетия, с распространением во Франции позитивистской, светской и рационалистической, если не сказать антиклерикальной культуры, Леонардо стал вызывать интерес французских писателей и интеллектуалов как универсальный гений, ученый и художник одновременно. В нем видели «натурфилософа», который не работал по заданиям пап, в отличие от Рафаэля и Микеланджело, и отбросил все религиозные догмы. На самом деле о Леонардо знали довольно мало: его заметки и рисунки хранились в различных местах, причем значительная их часть еще не была обнаружена, а изобретения в основном остались нереализованными. Картины же, кроме «Джоконды» и «Тайной вечери», в то время сильно поврежденной и еще не реставрированной, были плохо известны и труднодоступны.
Таким образом, «миф» о Леонардо способствовал более широкому знакомству публики с его работами — а не наоборот. Леонардо занял привилегированное место во французской культуре, и Лувр начал собирать его картины и рисунки. Чтобы окончательно узаконить эту символическую связь, была создана серия полотен, изображающих художника на смертном ложе и Франциска I, пребывающего рядом с ним, а порой даже обнимающего его. (Это не соответствует истине: французского короля не было в комнате, где умер Леонардо, — там присутствовал лишь его верный ученик Мельци.) Самым известным из них стала картина Энгра «Франциск I у постели умирающего Леонардо да Винчи», написанная в 1818 году.
Самым знаменитым произведением Леонардо в т о время была «Тайная вечеря». Так, например, Диккенс, видевший ее в 1844 году, отмечал: «В старой трапезной пришедшего в упадок монастыря Санта-Мария-делле-Грацие находится, возможно, самое известное в мире произведение искусства — „Тайная вечеря“ Леонардо да Винчи».
В конце XIX века положение дел стало меняться. С 1851 по 1880 год появилось множество копий «Джоконды», предназначенных для продажи образованным и состоятельным людям. Что касается гравюр в дешевых газетах и журналах, то они не могли передать знаменитого леонардовского сфумато, пока в 1857 году итальянский гравер Луиджи Каламатта не добился намного более высокого качества репродуцирования — и произведение немедленно стало популярным.
Между тем вокруг «Джоконды» складывался литературный миф. Шарль Бодлер упоминает Леонардо в стих отворении «Маяки», включенном в сборник «Цветы зла» и посвященном великим деятелям искусства (не уточняя, однако, чья улыбка имеется в виду — Джоконды, Богоматери, святой Анны или святого Иоанна Крестителя): «О Винчи — зеркало, в чьем омуте бездонном // Мерцают ангелы, улыбчиво-нежны, // Лучом безгласных тайн, в затворе, огражденном // Зубцами горных льдов и сумрачной сосны!»
Однако в моду у интеллектуальной элиты картина вошла прежде всего благодаря Теофилю Готье, представившему Джоконду как роковую женщину, порождение ангельского и одновременно дьявольского начала, как «сфинкса красоты» с завораживающей и таинственной улыбкой: она «обещает неведомые наслаждения», «смущает нас своим видом, исполненным превосходства», ее взгляд, «проницательный и бархатистый, полон обещаний», она «смеется над зрителем с такой грацией и нежностью, таким сознанием своего превосходства, что, глядя на нее, мы робеем, как школьники в присутствии герцогини». С тех пор, по словам ученого Дональда Сассуна, женщина на портрете, созданном более трех столетий назад, «исчезает под нагромождением мужских фантазий». Иными словами, она стала если не секс-символом, то по крайней мере секс-иконой второй половины XIX века.
Литературного критика Уолтера Пейтера воображение унесло (1869) еще дальше. Стоит процитировать отрывок из его сочинения: «Поставьте ее рядом с белыми греческими богинями или прекрасными женщинами древности, и как бы их глубоко взволновала эта красота 〈…〉! Все мысли, весь опыт мира врезались в эти черты 〈…〉 Тут животность Греции, сладострастие Рима, мистицизм Средневековья с его церковным честолюбием и романтической любовью, грехи Борджиа. Она древнее скал, ее окружающих, подобно вампиру, она много раз умирала, и ей ведомы тайны могилы, она ныряла в глубокие моря, и ее окружает полумрак отошедшего дня; она торговалась с купцами Востока за редкостные ткани…»
Двадцатый век: развенчанная «Джоконда»
Авторы XIX века оставили причудливые и, пожалуй, слегка безумные описания «Джоконды», но в следующем столетии наметилась в каком-т о смысле противоположная тенденция. Авангардисты, к примеру, видели в ней символ пыльного прошлого, которое следует преодолеть, а может быть, даже высмеять. Футуристы, восхвалявшие новую эру машин и скорости, в 1911 году ликовали, узнав о похищении картины.
Даже известный искусствовед Бернард Беренсон иронически утверждал, что испытал облегчение от пропажи «Джоконды», так как она «стала кошмарным наваждением». Со своим обычным снобизмом он говорил, что не разделяет массового восхищения «Моной Лизой»: «Люди послушно входят в музей вслед за гидом, устремляются к шедевру, склоняются перед ним и уходят счастливые, ничего не поняв».
Чуть позже, в 1919 году, дадаист Марсель Дюшан пририсовал Моне Лизе, изображенной на открытке, усы и бородку и добавил надпись «L. H. O. O. Q.»; будучи прочитанной вслух, аббревиатура оказывается созвучна французской фразе «Elle a chaud au cul» («У нее зудит в одном месте», — фр.): некоторые сочли это намеком на состояние сексуального возбуждения. Дюшан не питал презрительных чувств к самому произведению, а лишь хотел развенчать миф, сложившийся вокруг «Джоконды». После него усы нарисовал также Сальвадор Дали, но, работая в нарциссической и одновременно самоироничной манере, он сотворил нечто вроде автопортрета: у Моны Лизы появились усы Дали, закрученные и напомаженные, его горячечные глаза и его руки с золотыми монетами в них.
После Второй мировой войны с «культовой картиной» экспериментировали и другие художники, в том числе американцы Роберт Раушенберг и Энди Уорхол. Первый отдал на выставку «Новое Дада» свои коллажи из отходов, различных изображений и «старых и поношенных вещей», объектом которых была в том числе «Джоконда». Уорхол же сделал ее частью своей поэтики манипуляций и серийного воспроизведения популярных образов, не делая качественного различия между Моной Лизой и другими знаменитыми людьми и предметами — среди которых были Мэрилин Монро, Жаклин Кеннеди, Элвис Пресли, Мао Цзэдун и даже бутылки кока-колы и банки супа «Кэмпбелл».
К «Джоконде» обращались и многие другие художники: Казимир Малевич, Рене Магритт, Фернан Леже, Терри Пастор, Грэхем Дин, Жан-Мишель Баскиа.
Во второй половине XX века усовершенствованные техники воспроизведения цветных изображений способствовали росту известности «Моны Лизы» во всех странах мира и слоях общества.
В 1950 году выдающийся американский певец Нэт Кинг Коул спел имевшую большой успех песню с такими словами: «Ты улыбаешься, чтобы соблазнить любовника, Мона Лиза, // Или хочешь скрыть, что твое сердце разбито?» В 1950-х годах ту, которую принято считать женой Франческо дель Джокондо, начинают изображать на упаковках самых различных продуктов и услуг или использовать в их рекламе. Среди них — апельсины, носки, презервативы, спички, парики, ром, сигары, авиаперевозки и так далее.