«Раньше злило, когда меня называли концептуалистом» • ARTANDHOUSES

В Википедии про нашего сегодняшнего героя написано следующее: «Никита Феликсович Алексеев (род. 12 января 1953 года в Москве) — российский художник, участник группы «Коллективные действия», основатель движения АПТАРТ». А дальше идет внушительный биографическо-послужной список, из которого видно, как много художник выставлялся-участвовал-награждался-музеефицировался и т. д. И ничего личного: довольно многим известно, что Никита — уникальный интроверт и отшельник, который редко рассказывает о себе.

ARTANDHOUSES удалось встретить и разговорить художника в греческом городе Салоники, где в это время в Государственном музее современного искусства открывалась новая постоянная экспозиция «Салоники. Коллекция Костаки. Рестарт».

Когда мы познакомились, лет двадцать назад, вы были журналистом. Почему забросили эту профессию?

Я бы не сказал, что это была журналистика.

Но вы же заведовали отделом культуры газеты «Иностранец».

Когда я вернулся из Франции в 1993 году, то в Москве совершенно не чувствовал себя на месте как художник. И в какой-то момент совсем перестал заниматься искусством и решил перейти на другой род деятельности, тем более что я всегда писал тексты. И мне это оказалось достаточно полезным, потому что появилась возможность посмотреть со стороны на происходящее.

То есть из художника превратились в арт-критика?

Ну, не знаю, был ли я арт-критиком, но я писал о выставках, смотрел на процесс со стороны, и это оказалось очень полезным опытом.

А поэзия была только юношеским увлечением? Сейчас стихи пишете?

Нет, стихи я давно не пишу, поэтом себя никогда не считал, другое дело, что я читаю поэзию всё время, и, возможно, в каких-то моих текстах это отражается. Но я себя и писателем не считаю.

А были ли лично знаком с Георгием Костаки?

Я пару раз с ним встречался, когда был подростком, в гостях. Моя мама очень дружила с Краснопевцевым, он был для меня дядя Дима, собственно говоря, и отчасти благодаря ему я и стал художником, так как в детстве на меня произвела огромное впечатление даже не его живопись, а его знаменитая мастерская, которая была напичкана всеми известными по его работам предметами. А у дяди Димы был друг дядя Слава — Ярослав Николаевич Манухин, график, ученик Фаворского, который прославился двумя вещами: такая есть гравюра «Девушка с травинкой» (портрет его жены Иры) и горизонтальной черно-белой линогравюрой с портретом Ленина с красным бантом, что в шестидесятые годы казалось чуть ли не авангардизмом. Он был одним из самых крупных коллекционеров антиквариата и на почве коллекционерства дружил с Георгием Дионисовичем. Как раз у него я, почти еще ребенком, пересекался с Костаки. Это было очень смешно — я запомнил, что он только что вернулся из Парижа, играл на семиструнной гитаре, пел романсы и говорил: «Ребята, ни в коем случае не уезжайте отсюда. Вот Шемякин уехал, еще кто-то уехал, и воют волком там».

Сейчас эта гитара вошла в новую экспозицию Музея современного искусства в Салониках, где воспроизводится атмосфера кабинета Костаки. А вы тогда уже знали о его коллекции?

Разумеется, знал, но увидел ее уже только здесь, в Салониках, много лет назад. Где-то в 2000 году. В Москве я у него в гостях не был.

Это было, когда вы в первый раз приехали в Салоники? Кажется, именно тогда была устроена известная выставка, где пошалили многие российские художники?

Да, здесь была российско-греческая выставка, организованная директором музея Марией Цанцаноглу, которая незамысловато называлась «Белая башня, Красная площадь». Выставка была запланирована на двух площадках: в порту, в помещении музея, и во Французском культурном центре, который был партнером проекта.

А здесь живет один англичанин, художник Ричард Уитлок, который увидел, что в порту стоит огромный облезлый российский сухогруз. И ему пришла в голову совершенно безумная идея: частично сделать выставку на этом корабле, который года два-три стоял здесь, в порту. Он зашел на борт, познакомился с капитаном, старшим помощником и их женами. Они уже совершенно озверели от скуки, от безденежья, так как зарплату платили какую-то копеечную, жена старпома уже начала печь пирожки и продавать их на рынке. И Ричард ему предложил: давай мы у тебя здесь выставку сделаем. Они с радостью согласились, и две части выставки сделали в городе, а третью — на корабле.

А кто из российских художников участвовал?

Были Андрей Филиппов, Костя Звездочетов, Ира Вальдрон, Жора Литичевский и я. Мы жили в замечательной гостевой квартире Французского культурного центра прямо напротив церкви Святого Дмитрия, все работы делали здесь.

Для корабля делали какие-то отдельные работы?

Да. У меня, например, там была инсталляция «Песня корабля»: всю палубу я обклеил маленькими зеркалами карманного размера, на которых серебряным маркером были написаны двустишия. Пока делал, чуть не ослеп: была дикая жара, солнце сияло и отражалось в зеркалах.

Костя сделал смешную работу: из нефтяных бочек он сварил три огромные колонны высотой около 10 метров на носу корабля, покрасил их, как тельняшки сине-белые; наверху были привязаны какие-то совершенно дурацкие флаги, и еще играла музыка — советские морские песни.

Жора Литичевский расставил вдоль бортов пугала огромного размера в греческих хитонах с меандром, а у Андрюши Филиппова была скульптура — лежал огромный Геркулес с дубиной. Самое смешное было потом: когда штрафы были оплачены, капитана выпустили с кораблем в море, и они следовали со всеми этими сокровищами до Петрозаводска. Я переписывался какое-то время с ним, и он написал, как их чуть не задержали в Босфоре: какое-то время над ними завис и следовал турецкий военный вертолет. Турки долго не могли понять, что же это такое плывет, сверкая зеркалами и с колоннами с флагами.

Получилась передвижная выставка…

Да, корабль был класса «море-река», поэтому он доплыл отсюда до Черного моря, а оттуда двинулся по Волге и каналам до Петрозаводска.

Сегодня вы рисуете сериями. Почему?

А мне так проще — я думаю сериями.

Как происходит процесс: возникает идея сразу целой серии?

Возникает тема. Возможно, это как-то связано с моим интересом к литературе, где всегда присутствует какая-то протяженность, контрапункты, связи между отдельными частями.

В эти моменты думаете о выставке? И покупают ли серии целиком? Помню, на Sotheby’s пару лет назад у вас купили сразу три рисунка из серии «Стога», выставленные одним лотом.

Ну, купили не у меня, это были, скорее всего, уже какие-нибудь третьи или четвертые руки. А вот Абрамович для «Гаража» недавно купил серию «Календарь», тоже не у меня, а через кого-то.

Что считаете более важным для себя — писать тексты или рисовать?

Рисовать, конечно, хотя во многих картинках тексты присутствуют. Рисовать — потому что это больше времени занимает, чем написать текст.

С какими галереями сейчас сотрудничаете?

С одной — галереей Екатерины Ираги, чему я очень рад. Могу даже сказать, что в Москве это, пожалуй, единственное место, которое работает именно как галерея. Она маленькая, небогатая, и в этом ее преимущество. Катя, в отличие от всех остальных наших галеристов, не зацикливается на нашем внутреннем рынке, которого практически нет. Она всё время ездит куда-то: на ярмарках показывает работы, всё время общается, завязывает контакты и с коллекционерами, и с людьми искусства, с партнерскими галереями. Поэтому у нее есть целая сеть разных дружественных галерей в Эстонии, Италии, Франции и других странах. В результате работы показывают в самых разных местах.

Хочу рассказать историю. Помните, была такая GMG Gallery?

Конечно, помню. Марина Гончаренко владела.

Так вот, у нее было совершенно роскошное пространство в самом центре Москвы, но проблема состоит в том, что для нее это было просто светское развлечение. Деньги ей были не нужны. А для Кати это еще и заработок, она не миллионерша совсем.

Кате я очень благодарен, потому что она меня избавляет полностью от этих вот торговых дел: от разговоров с покупателями, которые я страшно не люблю и не умею вести. Ираги очень честный человек, что, к сожалению, тоже не очень часто у нас встречается среди галеристов. Спроси у любого художника — расскажут о многих случаях жульничества, забывчивости…

А у вас когда-нибудь пропадали работы?

Знаете, я за ними не слежу. Я, как только что-то сделаю, сразу об этом забываю и начинаю делать новое. Я ничего не архивирую, не записываю. Это отчасти моя установка, хочешь, назови это буддийским сознанием. Впрочем, не думаю, что я буддист.

А у вас дома есть собственные работы?

Нет, я ничего не оставляю.

А какое-то другое искусство у вас дома есть?

Тоже нет.

Не воспринимаете чужое искусство? А как же подарки — ведь все художники дарят свои произведения, как правило?

Нет, я люблю искусство, но ничего не коллекционирую. Вот у Вадима Захарова и Юры Альберта очень хорошие осмысленные коллекции. А подарков я стараюсь избегать. Если бы я был богатым, вообще бы жил в гостинице, где висела бы картинка, купленная владельцем. Ну, если уж не совсем противная. Не хочу никакой собственности.

Оказал ли кто-то из известных художников влияние на ваше искусство?

Конечно, ведь ничего на пустом месте не бывает. Это, естественно, не только современные художники, но и старые мастера. У меня совершенно разношерстный список: начиная от пещерных росписей времен палеолита, древнерусской иконописи, дальневосточного искусства до раннего Ренессанса и современного искусства, включая того же Краснопевцева, который был не очень значительным художником, но для меня лично был очень важен. Кабаков тоже, хотя теперь я вообще не могу смотреть на его поздние работы, а в 1970-х это казалось очень важным. Малевич, Монастырский, многие западные — Магритт, Дюшан, Сай Твомбли, Марсель Бродтарс и другие.

Когда вы вернулись из Парижа, вы занимались и кураторством выставок современного искусства. Что это были за выставки?

Первый опыт кураторства у меня был еще в Париже. В 1993 году там состоялась первая большая выставка русских художников, которая, к сожалению, оказалась провальной — спала эта волна бешеного интереса к русскому искусству и перестроечному безумию. Место тоже было не особенно удачным — Музей почты. И бюджета практически не было, так, какие-то копейки. Хотя список художников был вполне убедительный, включая Кабакова, Чуйкова, Макаревича, Нахову, Костю и Ларису Звездочетовых, Захарова, Лейдермана и других. Идея пришла в голову мне и моей подруге Юлии Токайе, у которой была короткое время маленькая галерейка в Париже. Сама выставка была неплохая, называлась «Временный адрес современного русского искусства», ведь надо было как-то привязать к этому музею. Очень помог еще покойный муж Оли Свибловой — и деньгами, и связями. Но, к сожалению, выставка не вызвала никакого интереса у публики.

Вообще, я считаю, что не дело художника быть куратором, это совершенно разные, отдельные профессии.

А когда я вернулся, в Москве всё было абсолютно хаотично: все сами себе были и художественными критиками, и кураторами и так далее.

В прошлом году у меня была выставка в Мультимедиа Арт Музее, и мне совсем не пришлось ею заниматься, потому что Аня Зайцева всё сделала идеально. Это как раз тот пример образцовой кураторской работы, когда правильно распоряжаются предоставленным материалом.

Над какой серией работаете сейчас?

Недавно закончил серию из пятидесяти холстов, которая называется «Мысли отшельника из Соломенной Сторожки». То есть то же название, что и у книжки, которая у меня недавно вышла (книга «В поисках Дерева-Метлы. Записки отшельника из Соломенной Сторожки» вышла в московском издательстве Grundrisse. — ARTANDHOUSES). Сейчас делаю рисунки к новой серии, она только начата, пока особо говорить не о чем.

В последнее время вы делаете довольно лаконичные работы. С чем это связано?

Вы правы, последние мои серии достаточно лаконичные и простые, сдержанные. А сейчас мне, наверное, это надоело, и захотелось сделать что-то такое многодельное.

Как вы характеризуете свой стиль?

Никак.

Полностью полагаетесь на критиков?

Знаете, меня раньше злило, когда меня называли концептуалистом. Я склонен к строгим определениям, я не уверен, что московский концептуализм таковым является. А потом я плюнул: ну, концептуалист, так концептуалист. Иногда за это даже деньги платят.

Любите неопределенность?

Обожаю. Видите ли, я по природе своей одиночка, поэтому не люблю какие-то групповые самоназвания. А когда от них некуда деваться — ну что ж… Меня уже одолели всякие аспиранты со всего мира, иногда умные, иногда глупые, которые сначала писали про московский концептуализм в целом, потом про «Коллективные действия», потом про АПТАРТ, а теперь, видимо, дошла конкретно до меня очередь. Диссертации докторские пишут, вот в Англии в прошлом году, кстати, хорошая книжка вышла про АПТАРТ.

Как думаете, зачем сейчас нужно новое искусство? Ведь так много забитых до отказа музеев.

Я понимаю, что нужны музеи, все эти инсталляции и огромные работы, потому что искусство без них не может развиваться. Нужны фонды, поддерживающие искусство, миллиардеры-коллекционеры, которые могут покупать и хранить такого рода искусство, но при этом какая-то несколько странная ситуация возникает, особенно у нас в России. Хотя это не только наша проблема.

Некоторое время назад во всем мире появилось какое-то огромное количество музеев современного искусства, которые надо чем-то наполнять. Но эти музеи в результате стоят пустые, потому что просто нет такого количества людей, разбирающихся в современном искусстве, которые будут часто ходить туда и смотреть. Но вот в Европе есть слой людей, которые покупают искусство для своего удовольствия, не очень дорого, но то, что им нравится, и на что они с удовольствием будут потом смотреть. Мне кажется, это очень хорошо, когда человек вешает искусство у себя дома, на кухне, в сортире даже — это же для его души. У нас, к сожалению, этого слоя просто нет. У нас есть маленькая пачка всем известных коллекционеров, у которых уже есть работы всех известных художников. Думаю, мои работы есть у них у всех, поэтому, скорее всего, никто из них покупать мои работы не будет, потому что они тогда должны интересоваться персонально мной — а зачем, если есть и другие художники? Тут дело не только в продажах и в чем-то еще, а в том, что искусство остается невостребованным. А если бы у нас, как во всем мире, был бы слой покупателей среднего класса, это было бы замечательно.

Что нужно сделать для этого, по вашему мнению?

Я не знаю. Наверное, нужно всё же развивать просветительскую деятельность. Кто-то этим пытался заниматься, но пока, по-моему, ничего толком сделать не удалось. Был когда-то Клуб коллекционеров, но, похоже, они тоже занимались больше светской тусовкой.

Те люди, которые покупают мои работы, как правило, относятся как раз к среднему слою — покупающим для удовольствия. Это, в основном, иностранцы. И им очень хочется пообщаться с художником, узнать больше. И мне часто доставляет удовольствие общаться с ними, потому что они задают интересные вопросы. Иначе художник начинает просто задыхаться. Как бы то ни было, даже для меня, одиночки, нужен какой-то человеческий отклик.