В культурной среде на разных уровнях уже давно не утихает спор о том, как построить диалог в городе между сооружениями разных эпох: кто-то, как градостроитель Райан Мэдсон, отстаивает мнение, что даже в самых радикальных проектах по реконструкции необходимо отдавать должное историческому наследию. Другие же, такие как голландский архитектор Рем Колхас, считают, что в эпоху рыночных отношений архитектура должна отражать давление и темп современной жизни. Архитектурный краевед, кандидат политических наук, член Союза краеведов России, старший научный сотрудник Музея современной истории России Денис Ромодин рассказал Design Mate о мировых и российских примерах восприятия и преобразования старых зданий в период глобальной новой застройки.
На конференции Moscow Urban Forum, в которой вы принимали участие, одна из тем для обсуждения звучала так: «Новая культура в старой оболочке. Как использовать выходящие из моды пространства». То есть речь идет не только о реконструкции, но и о ревитализации. В чем существенное различие этих понятий?
Прежде всего, есть места, которые используются горожанами, но требуют каких-то улучшений. К примеру, Манежная площадь – место популярное, но используется неполноценно. На момент открытия в 1994 году это было одно из немногих мест для прогулок в центре. Позже, из-за появления других площадок для досуга, Манежная площадь пережила моральное устаревание, но осталась чистым и ухоженным местом. Подобные точки требуют реконструкции: они не заброшенные, а изжившие себя. Ревитализация довольно болезненный для нашего города вопрос, потому что промышленные зоны – это огромные серые пятна, которые разрывают городскую, транспортную и пешеходную оболочку. К ним относятся не только советские заводы, но и относительно современные. Во всем мире меняется интерес к историческому и архитектурному наследию, которое раньше не ценилось: примерами могут служить Новая Голландия в Санкт-Петербурге, кластер «Октава» в Туле.
Кластер «Октава» в Туле
В Москве тоже прошла ревитализация – фабрики, основанные в XVIII веке, долгое время были закрытыми территориями, потом они начали использоваться как склады, офисы, что-то было заброшено. Сейчас мы видим преобразование этих фабрик в жилые, офисные, культурно-развлекательные центры, где можно интересно провести время. На территории бизнес-центра Фабрика Станиславского – бывшей золотоканительной фабрики, построенной в начале XX века, – сейчас располагается внутренний двор с уютной открытой зеленой зоной отдыха. Деловой квартал Новоспасский двор, Loft-квартал Даниловская мануфактура – это новые общественные пространства, где есть офисы, торговые ряды и музеи, они меняют район вокруг себя. Поэтому ревитализация таких зон нужна, но важно ее проводить с уважением к историческому наследию.
Существуют ли какие-то сроки по использованию жителями города определенного общественного места – к примеру, парка?
Думаю, сейчас застройщики мыслят не такими категориями, потому что жизнь развивается стремительно, появляются новые тренды. Поэтому подобные пространства лучше делать гибкими, чтобы их можно было впоследствии безболезненно приспособить под что-то новое. В классических парках мы сталкиваемся с такой проблемой, как в Сокольниках – большая и широкая дорога, разделенная на зоны: пешеходы, велосипедисты, родители с колясками. Но в результате все путаются, мешают друг другу. В современных парках это все разведено, учтена мобильность – как на Ходынском поле. Для велосипедистов одни дорожки, для пешеходов, гуляющих в своем темпе – тропинки, и шумные зоны для детей.
А что у нас больше распространено?
У нас есть и реконструкция, и ревитализация. Большая проблема с охраной наследия появилась из-за непонимания исторической подоплеки. Те же самые промышленные зоны у нас просто сносятся и застраиваются массовым жильем. Но Трехгорная мануфактура на своем примере показала, что может иметь другой потенциал – собственник Олег Дерипаска отказался от сноса и занимается реставрацией комплекса.
Трехгорная мануфактура
Поэтому так важно беседовать с горожанами об истории города и его архитектуры. Ведь именно на это направлены такие программы как «Уличный лекторий» и «Москва, которой нет»?
И лекторий, и демонстрация – любого вида популяризация чрезвычайно полезны. В городе появилось очень много новых пространств, уже отреставрированных, но они плохо прорекламированы – известны только специалистам, но местные жители о них просто не слышали. К примеру, Даниловская мануфактура – очень мало обитателей этого района в курсе, что у них под носом открылась новая точка после реновации, потому что в памяти остался вьетнамский рынок.
В практическом пособии по сохранению, восстановлению, реставрации и реконструкции зданий, внесенных в Национальный реестр исторических достопримечательностей США, есть такое определение: «Реконструкцию следует воспринимать как современное воссоздание исторического объекта». Выходит, у реконструкторов сильно развязаны руки?
Да, это палка о двух концах. Подобный подход был распространен в лужковское время, когда инвесторами сносилось здание, которое для них не было выгодно в плане реставрации, вместо него появлялись новоделы – в этом плане необходимо, конечно, поменять само понятие штрафов за уничтожение объектов исторического наследия и предложить более серьезные наказания, ужесточив контроль. Что касается реконструкции, я бы здесь акцентировал внимание на понятии «воссоздание». Если в городе есть пустые участки, которые сейчас не используются, но там были здания исторического наследия, которые можно воссоздать – не вижу в этом ничего плохого. Есть прекрасный опыт воссоздания разрушенной во время войны постройки в Потсдаме, где восстановили королевский дворец. Он железобетонный, внутри сделали ратушу, общественный пространства, спальные учреждения, но внешне историческое здание осталось верным своей эпохе и сшило городское пространство вместе. Или восстановление церкви Фрауэнкирхе в Дрездене, когда при реконструкции использовали сохранившиеся камни, которые остались после того, как она развалилась – их собрали и вставили в новодел. Но после восстановления оказалось, что она просто стоит в пустом пространстве, поэтому вокруг создали сетку средневековых улиц, площади.
Церковь Фрауэнкирхе в Дрездене
Кстати о новом использовании старых пространств – очень много рейвов устраивается молодежью в заброшенных церквях. К чему это может привести? То есть историческая ценность места опровергается, но общественное внимание к нему привлекается.
Вопрос очень сложный. Потому что с одной стороны происходит возрождение духовных традиций, а с другой – мы еще можем прийти к общемировой тенденции: ведь наблюдается спад интереса к вероисповеданию. К примеру, некоторые пустующие кирхи в Германии сносятся. Здесь стоит проблема сохранения наследия – если приходов нет, то кирхи переделывают под магазины или лофты. В мировой истории и в другие времена церкви иногда использовались под какие-то нужды ввиду ненадобности. В городе Хямеэнлинна в Финляндии Александро-Невская церковь в период отсутствия верующих в 20-е годы была переделана в городскую библиотеку. Верующих было мало, здание пустовало, а городу нужна была библиотека – тем более готовое здание можно было минимальным образом перестроить. Конечно, нужно поднимать вопрос использования данных храмов, консервации, приспособления их под какие-то другие нужды, как бы это кощунственно не звучало.
Есть разница в подходах к реконструкции, если мы говорим о столицах и регионах?
В регионах требуется подход именно к сохранению реставрации. К примеру, Вологда – естественно, очень сложно сохранить деревянное наследие, но там появляются характерные новоделы. Они не повторяют старых зданий, но также не возникает многоэтажной застройки, сохраняется масштаб. Новые владельцы строят здания из современных материалов, а дома облицовывают деревом. Современные технологии лазерной резки позволяют создавать резные наличники – сохраняется стилистика города. Для российской практики это наиболее приемлемый сейчас вариант.
Загрузка...
