С 11 по 29 июня в Санкт-Петербурге проходит городской фестиваль «Кабинет редкостей», на пяти площадках которого развернулось масштабное исследование феномена коллекционирования и разных подходов к нему. Мы поговорили с куратором фестиваля, кандидатом искусствоведения и дизайн-аналитиком Ксенией Бандориной, о том, какой скачок совершил коллекционный дизайн за последние годы, как на это влияет наше стремление к идентичности и что же представляет собой процесс коллекционирования — инвестиционный инструмент или «архив эмоций».
Фестиваль «Кабинет редкостей» — это продолжение вашего научно-выставочного проекта «Мне нравится». Как появилась его идея?
Фестиваль получился только благодаря тому, что я работаю в этой сфере с 1998 года. За это время у меня появилось много знакомых, друзей, коллег, которые занимаются интерьерным дизайном и проектированием мебели. В прошлом году мы сделали пробную выставку коллекционного дизайна, и она подстегнула профессиональное сообщество к обсуждению более глобальной, масштабной идеи. Первая выставка родилась как результат исследовательской работы, и нынешний фестиваль — это ее продолжение. Поэтому мы (я и мои сокураторы — Стася Шевчук, Надежда Тарасова и Анна Филипенко) и называем это научно-выставочным проектом: сначала идет исследование, а уже потом — реализация. В целом, событие стало не только более крупным, но и многослойным, многоракурсным. В прошлый раз мы пытались выразиться кратко, почти в духе афористичной «сестры таланта» — сделать манифест. Тогда нам было важно просто заявить о самом явлении коллекционного дизайна. А сейчас это уже рассмотрение сложившегося феномена, но с разных сторон. Все галереи-участники получили от нас предложение взглянуть на коллекционирование с разных точек зрения.
Фото: Максим Лебедев (@diesperadoss)
Какой путь прошел коллекционный дизайн за последние несколько лет?
Выход на рынок нового продукта, как правило, связан с тем, что предыдущее десятилетие уже исчерпано — оно «выработано» в товаре. Например, сейчас на аукционах активно представлена продукция начала XIX и XX веков — и речь идет об ограниченном объеме этих предметов. Этот пласт постепенно заканчивается — скажем, вещи 1910-х–1930-х годов становятся все более редкими, остаются только наиболее ценные экземпляры. Что делать дальше? Начинается работа со следующим десятилетием. И так — шаг за шагом — рынок приходит к новым временным периодам. В итоге очередь дошла до дизайна. А это уже совершенно иной продукт — массовый, тиражный, и потому непривычный для аукционистов и галерей.
Мы подошли ко времени, когда дизайн, особенно второй половины XX века, становится объектом коллекционирования.
Параллельно растет и само по себе стремление к коллекционированию — как к эмоциональной необходимости. Это своего рода компенсатор, ответ на множество внешних триггеров. Коллекционирование позволяет выстраивать вокруг себя предметный мир, который ты контролируешь. Это похоже на то, как в XVI–XVII веках возникли кабинеты редкостей: человек не мог влиять на происходящее снаружи, но создавал свой микрокосм — мир, где он сам устанавливает ценности и правила, где он главный.
В фокусе проекта — вопрос о том, что сегодня представляет собой коллекционирование — инвестиционный инструмент или «архив эмоций». Как вы сами для себя отвечаете на него?
Я бы для себя сформулировала так: даже если многие сейчас инвестируют в коллекционный дизайн, инвестирование — это все равно эмоции. Потому что в искусство, в предметы дизайна вкладываются не только деньги, но и чувства. Можно ведь инвестировать во что-то более прагматичное — в ценные бумаги, недвижимость, стартапы. Но люди выбирают дизайн, потому что хотят получать определенные ощущения. Это выбор в пользу эмоционального отклика.
Фото: Максим Лебедев (@diesperadoss)
Мы с вами живем в обществе эмоционального капитализма — это не просто красивое выражение, а уже исследованная теория, о которой написаны целые труды. Сегодня эмоции становятся товаром: их можно продавать, упаковывать, коллекционировать. И в этом смысле история каждого предмета — его провенанс — приобретает особую ценность. Провенанс — это ведь тоже эмоции, это человеческие судьбы, драма, память. Поэтому я считаю, что даже инвестиции в коллекционный дизайн в первую очередь эмоциональны. Это не только про расчет, но и про вовлеченность, сопричастность, удовольствие.
Вы упомянули, что современный интерес к коллекционному дизайну напоминает концепцию кабинета редкостей. Что еще, на ваш взгляд, сближает их?
Если вспоминать исторический контекст, то основа кабинета редкостей заключалась в собирании непонятного, удивительного, необъяснимого. Часто люди сами до конца не понимали, что именно они коллекционируют. В трактате XVI века, например, описывалось несколько категорий: предметы, созданные природой; предметы, созданные человеком; технические объекты; и еще одна категория, которую сложно было точно определить. Она так и называлась от латинского слова miraculum — «чудо». И вот эта эмоциональная составляющая — эффект удивления — до сих пор актуальна. Коллекционный дизайн тоже стремится удивлять. Нас поражает форма, неожиданный материал, сочетание функции и художественного образа. Мы вроде бы видим перед собой стул, но он уже давно вышел за рамки мебели — это объект со своей эстетикой, концепцией, смыслом.Современные коллекции, как и кабинеты редкостей XVI–XVII веков, объединяет стремление к уникальному, загадочному, эмоционально насыщенному. Мы снова собираем то, что вызывает восхищение, что можно трактовать по-разному, что выходит за пределы утилитарного.
Мне кажется, это и сближает коллекционный дизайн с искусством, и одновременно — с историческими формами коллекционирования.
Что вы имеете в виду, когда говорите, что коллекционный дизайн опровергает стандартную логику дизайна?
Коллекционный дизайн — это прежде всего предмет редкий, уникальный или, по крайней мере, малотиражный. А классическое понимание дизайна связано с массовым производством, тиражностью и стандартизацией — то есть созданием вещей, которые выпускаются серийно и не предполагают ручной работы. Здесь возникает своего рода парадокс: дизайн традиционно — это массовость, а коллекционный предмет — это редкость. Но сегодня многие коллекционные вещи создаются с большим участием рук мастеров, часто в виде лимитированных серий, подписных экземпляров, которые сохраняют авторскую уникальность. Это, по сути, «оксюморон», который опровергает стандартное понимание дизайна.Если говорить об авторстве — оно становится важнейшим критерием. Большинство известных промышленных дизайнеров создают тиражируемые объекты без подписи, тогда как коллекционный дизайн предполагает авторскую подпись и уникальность.
Фото: Максим Лебедев (@diesperadoss)
Почему, на ваш взгляд, современный человек все чаще стремится окружать себя уникальными вещами, а не тиражными предметами?
Безусловно, в этом есть глубокая эмоциональная потребность. Мы довольно долго жили в условиях глобализации и так называемого глобализационного дизайна. Это такой, простите, «айфон-дизайн»: предметы, максимально стандартизированные, отшлифованные до универсальности. Дизайн добился своей задачи — стал массовым, тиражируемым, одинаковым. Но за этим наступило перенасыщение. В какой-то момент нам всем стало скучно. Мы начали кастомизировать все, что только можно — обклеивать телефоны наклейками, вешать брелоки на сумки, искать способы хоть как-то выделиться в этой унифицированной среде. Человек все-таки нуждается в идентичности. В вещах, которые его обозначают. В дизайне существует понятие знаковой или символической функции — когда предмет говорит что-то о тебе, представляет тебя миру. Как «по одежке встречают» — так и по предметному окружению можно многое понять.
Расскажите о площадках фестиваля. Как каждая из них раскрывает определенный подход к коллекционированию?
Главная площадка фестиваля — галерея дизайна Bulthaup. Сегодня это, по сути, уже музей арт-дизайна в Петербурге, где представлены имена, ставшие классикой: Мендини, Пеше, Соттсасс. Поэтому мы по-настоящему счастливы, что петербургский предметный дизайн оказывается в таком соседстве — в диалоге с мэтрами. Вторая площадка — галерея «Сегоднязавтра», с которой мы начинали в прошлом году. Сейчас они переехали на Петроградку, в самый центр, — в район, где из поколения в поколение живут семьи. Это место само по себе дышит памятью. Здесь мы поднимаем тему личного коллекционирования через образ советского серванта, где хранились самые дорогие вещи. Он служил своего рода кабинетом редкостей: посуда, статуэтки, хрусталь, слоники — все выставлялось по определенным правилам, во многом неосознанно наследующим европейскую традицию XVII века. Третья точка — бутик-отель Indigo в историческом центре Петербурга. Отель известен своими интеллектуальными гидами по городу, клубами и экскурсиями, и в его пространстве мы говорим о петербургском дизайн-коде. Через авторские объекты, мелкую пластику, на стыке декоративно-прикладного искусства и дизайна. Отдельная гордость — участие Императорского фарфорового завода и галереи «Амбар-Буржуа». Они представляют авторский, подписной фарфор, — ту самую пограничную территорию между дизайном и искусством. Это тиражные изделия, созданные на производстве, но расписанные вручную художниками. Здесь мы поднимаем тему «мужского и женского» коллекционирования — хотя само определение условное, речь, скорее, о разных типах выбора. Еще есть галерея ARTMaley — она традиционно работает с тем, что часто называют интерьерным искусством. Их выставка — инсталляция в форме кабинета коллекционера. Там есть две зоны: открытая часть, в которой человек словно демонстрирует себя через коллекцию, и закрытая, личная, доступная только ему.
Фото: Максим Лебедев (@diesperadoss)
Это метафора самого коллекционера: с одной стороны, публичный образ, а с другой — его потаенный мир, куда не пускают никого.
Ну и, конечно, у нас будет лекционная программа. Одна из лекций проходит в Русском музее — она задает общее направление, помогает погрузиться в тему. Также мы проведем большую серию встреч, разговоров и дискуссий, которые дополнят выставки и создадут нужную глубину.
Вы делаете акцент на том, что любая коллекция, в том числе предметов дизайна, — это своего рода интимный алтарь. Как вы относитесь к тому, когда личные коллекции демонстрируют широкой публике? Теряет ли она при этом свою ценность?
Все зависит от персоны. Один из ярких примеров для меня — аукцион, на котором распродавалась коллекция Ива Сен-Лорана и Пьера Берже. Там, в частности, было знаменитое кресло с драконами Эйлин Грей, установившее рекорд по цене. История этого предмета интересна: если посмотреть архивные фотографии, Грей изначально сделала его с другой обивкой — светлой. А в коллекции Сен-Лорана оно оказалось обитым коричневой кожей. Что, строго говоря, для коллекционеров недопустимо — менять оригинальную отделку. Но что произошло? Вместо того чтобы потерять в цене, предмет подорожал в разы, потому что он принадлежал Сен-Лорану. Его провенанс и личная история стали основными факторами ценности. Не столько сама работа Грей, сколько ее принадлежность к этой фигуре.Когда речь о частных, менее известных коллекциях, часто демонстрация или передача этих собраний приводит к потере ценности. Особенно это становится заметно сейчас, когда коллекции передаются по наследству. Молодому поколению эти вещи нередко оказываются просто не нужны. Коллекция, которая для кого-то была глубоко личной, эмоциональной, становится обузой — не инвестиционным активом, а просто чем-то чужим. С любой коллекцией нужно работать: продвигать, формировать ее образ, статус. Сегодня наша задача — сохранить, исследовать, ввести эти объекты в профессиональный оборот, в музейную и коллекционную практику. Это ответственность, и здесь особенно важна работа кураторов. На сегодняшний день кураторский выбор стал, пожалуй, главным критерием отбора. Даже в Saatchi Gallery, например, каждый месяц выходит рубрика «Выбор куратора», где представлены отдельные предметы искусства и дизайна. Мне кажется, это важный тренд: за кураторами сегодня закрепляется роль тех, кто формирует канон.
Портрет на обложке предоставлен Ксенией Бандориной.
Материал с сайта: https://design-mate.ru
Загрузка...
