«Иногда я испытываю ревность к самому себе» • ARTANDHOUSES

Галерею «Пальто», постоянную спутницу столичных вернисажей, можно считать едва ли не самой стабильной на отечественном арт-рынке. Созданная в 1995 году художником Александром Петрелли совместно с группой «Перцы», она начиналась как забавный перформанс. Движение, которым Петрелли распахивал полы длинного пальто, увешанного искусством, воспринималось как непристойный жест, но публика с тех пор к нему привыкла. А число выставок, устроенных галереей, перевалило за пятьсот. В ноябре художник и галерист отметил 50-летие, а ARTANDHOUSES расспросил его об истории галереи, участии в опере и панк-группе, двойниках и поклонниках.

Ближайшая аналогия в истории искусства, приходящая на ум в связи с «Пальто», — Galerie Illégitime Робера Фийю, участника движения «Флуксус». Она представляла собой шляпу с картинами, которые он показывал на улице.

Еще у Марселя Дюшана был музей в чемодане.

Но пальто ведь не было ни у кого. И если Фийю показывал самого себя, то вы показываете других. В «Пальто» выставлялись Вадим Захаров, Андрей Филиппов, Константин Звездочетов, Дубосарский с Виноградовым. Да кажется, что просто все были. Вы когда-нибудь считали, сколько художников через вас прошло?

Прошлой зимой попытался, насчитал более ста тридцати. Это все, кого вспомнил.

Вы в этом году впервые участвовали в ярмарке viennacontemporary.

Да, по приглашению Дмитрия Аксенова. Там провел десять выставок. А на Cosmoscow, прямо перед Веной, еще двенадцать.

Чьи работы вы продавали в Вене?

Димы Гутова, Иры Кориной, Дмитрия Булныгина, Алины Глазун, «ЕлиКука», Айдан Салаховой. А из художников, живущих в Австрии, работы Анны Ермолаевой, Риты Новак и Мануэля Горковича, австрийской арт-группы Gelitin. У Gelitin были довольно крупные вещи — 30×40 см.

Продались?

Две, но у Gelitin дорогие работы. А выставка Гутова побила все рекорды — это были двадцать небольших холстиков, и продались все. Купил Михаил Абрамов, владелец Музея русской иконы — с момента моего появления до заключения сделки прошло меньше пяти минут.

Наших художников покупали русские коллекционеры?

В основном да, а западных — иностранцы. Единственный наш художник, которого у меня в Вене купил случайный человек, не имевший понятия о русском искусстве, — Айдан Салахова. Это была графика на кальке: совмещенные два листа, и в зависимости от того, с какой стороны смотришь, меняется изображение. Я только прицепил их к подкладке, вышел — и напротив, на диванчике, сидел этот австриец, очень манерный. Увидел — и даже не спросил, что за художник. Пока я пытался рассказывать, кто такая Айдан, с ним творилось что-то несусветное, он ужом извивался, так ему хотелось одну из работ. И он ее купил — видно было, что сразу повесит на стенку и будет смотреть.

Про галерею «Пальто» всюду написано, что создана в 1996 году совместно с группой «Перцы» (Олег Петренко и Людмила Скрипкина). На самом деле, как мы знаем, в 1995-м, так ведь? Как это произошло?

В 1995-м, конечно, в Википедии ошибка. У меня было темно-синее драповое пальто, купленное в секонд-хенде, — из тех неподъемных пальто на ватине, в которых ходили, наверное, в 1950-х. И я в нем ходил. «Перцы» вернулись из Сочи, мы выпивали, и не помню уже, по какому поводу вспомнили фильм «Иван Васильевич меняет профессию»: там некий персонаж торговал подпольно радиодеталями, прикрепленными к подкладке его пиджака. Мне говорят: «Давай, Саша, откроем у тебя в пальто галерею». Изначально предполагалось, что пальто — мое, и хожу в нем я.

Первую выставку вы предложили Владимиру Дубосарскому и Александру Виноградову. Как они к этой идее отнеслись?

Хорошо — они еще были не настолько знамениты. Это была, кажется, их первая как дуэта сольная выставка в России. Не купили на ней, правда, ни одной вещи — впоследствии они всю ее продали за €30 тыс.

Выставка была в клубе «Манхэттен-экспресс» — сейчас людям это название мало что говорит, но не было тогда в Москве клуба более пафосного.

И там, в клубе, проходила выставка, которую курировали Елена Куприна и Евгений Митта. До сих пор ломаю голову, почему она называлась «Художники против секса». Не знаю ни одного художника, который имел бы что-то против секса, и Дубосарский с Виноградовым решили, что их выставка в «Пальто» будет называться «Художники за секс». Это были холсты маленького формата с порнухой. На меня в итоге нажаловались, владелец клуба велел быстро всё прикрыть, и в результате переговоров мы пришли к компромиссному решению: я хожу в запахнутом пальто и, если хочу кому-то что-то показать, отвожу человека в туалет. Такая драматургически проработанная концепция.

Показываете буквально из-под полы. Какие самые большие работы помещались в «Пальто»?

До полуметра длиной.

А сколько максимум работ?

Шестьдесят картин, кажется, 10×11 см, — выставка Шутова. Ну и пальто было большое.

Я знаю, что у вас есть летние варианты галереи — плащ и пиджак. А сколько пальто?

Много. Три новых купил сейчас в Вене — неохота было тащить большое пальто из Москвы. Представьте, еду я по Вене на велосипеде, понимаю, что вечером у меня выставка из очень больших работ, и тут же покупаю в каком-то секонд-хенде самое большое пальто, какое нахожу. Выясняется, что это австрийская классика, традиционное пальто для охоты, с фалдами сзади, как у фрака. Оказалось очень удобным для экспонирования.

Дополнительные выставочные площади?

Конечно — купил и сразу надел.

Судя по продажам, оно оказалось удачным. Вообще, у вас пальто делятся на счастливые и несчастливые?

Нет. Удача зависит от выставок. Хорошие вещи в любом случае купят. А любимых пальто нет, потому что они все неудобные — я же специально покупаю их большого размера, в них нельзя ходить.

В идее с пальто скрыто много смыслов, их можно считывать как слои.

«Пальто» как лук — да, так и есть. Когда книжку готовили о галерее, искусствовед Анна Романова, написавшая один из текстов, усмотрела в этом что-то от мечты стать звездой рок-н-ролла. А я же когда-то стоял на сцене — работал в оперном театре. И в панк-группе играл — Аня об этом не знала. Действительно, я выхожу на вернисаж, как на сцену, открываю пальто — и этом жесте читается: «Вот он я!» Как рок-звезда. У нас даже проект был «Ди Папл под фанеру»!

Что за проект?

В галерее «L», созданной Леной Романовой и Леной Селиной, – это было еще до «XL». Неловко хвастаться, но, на мой взгляд, это было лучшее в 1990-е годы в жанре перформанса. Мы выпилили гитары, микрофоны, барабаны, и под фанеру во всех смыслах — под фанерные инструменты и фонограммы — стали выступать со сцены, как рок-звезды. Мы — это Борис Матросов, Алексей Кузнецов, Борис Спиридонов, Андрей Ягубский, Константин Звездочетов и я. Вышли, сыграли концерт и разломали аппаратуру. 1996 год. «Пальто» уже существовало. Потом мы повторяли перформанс, на Клязьме однажды сыграли, ушли, а зрители продолжали доламывать инструменты. Все мечтали быть рок-звездами и одновременно мечтали попасть на рок-концерт — а тут всё сошлось.

Как вы дошли до жизни такой?

Я учился в Одессе в музыкальной школе по классу кларнета. Инструмент божественный, но музыкантом я оказался бездарным. У меня был друг Миша, тоже кларнетист — он и сейчас есть, в Иерусалиме живет. Наш педагог играл на кларнете в оркестре Одесского оперного театра. Для облегчения поступления — предположительного — в музыкальное училище и потом в консерваторию было неплохо иметь какой-то стаж работы в театре. Неважно кем, и больше надежд в этом смысле было на моего друга, который таки поступил в училище, и наш педагог устроил его артистом миманса сцены. Звучит красиво, а на самом деле это статист. Заодно я туда пролез — и для меня это было счастьем необыкновенным. Я учился еще в школе, но с тринадцати лет работал в театре. И довольно долго. Тогда же я играл в панк-группе на гитаре, одновременно работал как художник — познакомился с «Перцами», Юрой Лейдерманом, Сергеем Ануфриевым, Леней Войцеховым, недавно почившим. Первое произведение сделал лет в четырнадцать.

Что это было?

Естественно, абстрактный экспрессионизм.

Вы где-то этому учились?

Нет. Общался с художниками, журналы смотрел — «А–Я», Art in America. Ануфриев привозил из Москвы. Потом я услышал «золотой диск» группы «Мухоморы» и так обалдел, что посвятил им акцию. Про меня написали ругательную статью в газете «Знамя коммунизма». Называлась «Пикник на обочине». Про меня, про «Перцев», что вот, дескать, негодяи, панки… Это всё 1984–1985 годы.

Обошлось без санкций?

Ну, приходили из КГБ — домой, в школу. Папа и мама, понятно, были в ужасе. Они оба инженеры-геодезисты, к искусству отношения не имеют.

А в Москву вы попали…

В декабре 1991-го, автоматом — все тогда перебрались в метрополию.

Вы же продолжаете работать как художник, у вас презабавнейшая анимация — я видела «Танец с саблями». Я знаю, что в прошлом году вы вместе с Наташей и Машей Арендт участвовали в Театральном фестивале во Пскове, устроенном к 180-летию со дня смерти Пушкина.

Их позвали как потомков доктора Арендта, лечившего Пушкина. А я как раз Пушкина и играл.

Не жалко ли вам, что, создав галерею, вы фактически отставили в сторону собственное искусство?

Иногда бывает жалко, и я испытываю ревность к самому себе, потому что как галериста меня знают больше, чем как художника. Но в первую очередь «Пальто» — артистический жест. И галерея облегчает жизнь.

Но вы продвигаете других художников, не себя.

Вообще, я больше работаю с именитыми авторами. Хотя иногда действительно пытаюсь делать выставки неизвестных художников.

Вы продолжаете работать как художник?

Конечно, сейчас мы со Звездочетовым делаем серию видео, очень смешных. И картины пишу, акрилом по холсту.

Вы замечаете, как реагируют на «Пальто» люди, видящие вас впервые?

Улыбаются. Думают, что фрик. Иногда пугаются или не замечают — взглядом как будто меня огибая.

Как эксгибициониста в метро — не пялиться же на него.

Ну да, и очень редко до кого сразу доходит, что происходит. Люди не понимают, что можно купить тут серьезное искусство за…

Приемлемые деньги?

Может, и не очень приемлемые, если речь идет об известных художниках, но, если прийти в мастерскую к ним, те же работы будут стоить, скорее всего, дороже.

Помните самые дорогие проданные работы?

Да, Пепперштейна и Gelitin. Некоторые галеристы, особенно неопытные, боятся, что мои цены могут подорвать рынок.

Это не так?

Разумеется, нет. Я не работаю с художником как обычная галерея, не подписываю с ним контракт. Если человек купил у меня работу Пепперштейна, это не значит, что он может прийти ко мне еще раз и снова купить его произведение за те же деньги — акция одноразовая, можно купить только эти вещи, здесь и сейчас. А чтобы купить что-то еще, надо пойти в галерею, которая работает с этим художником, и купить у них.

Таким образом, «Пальто» не подменяет собой традиционную галерею.

Именно. И подавляющее большинство московских галеристов это понимает.

А музеи? Им же не надо продавать искусство. Но, может быть, вы создаете ту активность, движуху, которая украшает вернисаж? Я знаю, что вы желанный гость в Мультимедиа Арт Музее и ММОМА — это институции, которые изначально занимаются современным искусством.

«Гараж» меня всегда зовет. В последний раз даже предлагал выставить одну молодую художницу, которая участвовала в их выставке, но я был в Вене. Я бывал с «Пальто» и в Пушкинском музее, и в Третьяковке. Один раз делал выставку в Инженерном корпусе. Зураб Церетели, кстати, у меня тоже выставлялся — в 2004 году, очень симпатичная графика. Мне давно хотелось сделать его выставку — Церетели, которого мы привыкли видеть в масштабе, гигантские вещи, и вдруг в «Пальто».

Как вам это удалось?

Через Василия Церетели — он тоже поклонник «Пальто». Он поговорил, назначили встречу с Зурабом Константиновичем. Тот с удовольствием дал работы.

Продалось что-то?

Одна вещь, на «Арт Москве». И Виктора Пивоварова я показывал — графику, сделанную специально для меня. Это была одна из первых выставок в «Пальто», 1996 или 1997 год. Открывалась персональная выставка Пивоварова в «XL», еще на Большой Садовой, я пришел в «Пальто», не помню с чем, и Лена Селина нас с Виктором познакомила. А я тогда снимал мастерскую на Речном Вокзале в том самом кооперативе художников, где когда-то жили и Кабаков, и Пивоваров, и, соответственно, Павел Пепперштейн. Паша заходит ко мне в гости и говорит: «Слушай, странные вещи происходят — папа сделал выставку и назвал ее “Карман”». Пивоваров не знал, что Карман — это мое прозвище. Выставка представляла собой рисунки на листах, вырезанных в форме накладных карманов, к ним были пришиты пуговки… Он даже сделал табличку «Карманы». Я их потом и на «Арт Лондон» возил. Смешно — единственной галереей из России на лондонской ярмарке в 2004 году была галерея «Пальто».

Вы не зарегистрировал ни название «Пальто», ни товарный знак. И представьте, завтра появляется некто в таком же пальто…

Они и появляются. Одна подобная галерея появилась в Нью-Йорке, буквально года на два-три позже моей. Называется Overcoat Gallery, автор — художник, и он точно не украл идею у меня — не так я знаменит. Я с ним списался — оказалось, он выставляет только свои работы, то есть, по сути, это не галерея. И в 2000-х появилась еще одна, владелец нашел меня в фейсбуке. Он из Австралии и выставляет свои работы и чужие. Только не в пальто, а в пиджаке — там тепло. Окучивает ярмарки типа «Арт Дубай» и «Арт Дели».

Вы поделили сферы влияния.

Он спросил, сколько я выставок провел. Я ответил, что не считал — может быть, пятьсот, может, больше. Он: «Вы работаете каждый день?»

А в России есть конкуренты?

Чтобы именно конкуренты — нет. Я видел одного такого человека в Москве и еще одного, точнее одну, в Питере, недавно. Девушка выставила в пальто свои работы. Увидела меня, сказала «ой». Смутилась, начала оправдываться. Но как я могу запретить человеку показывать свои работы где бы то ни было? Равно как и чужие — этот способ существовал задолго до моего рождения.

Этим занимались коммивояжеры.

Да. Но чтобы торговать чужими работами, нужно, чтобы кто-то их тебе дал. Придет этот человек к Володе Дубосарскому — и что Володя ему скажет? Или Олег Кулик. Или Костя Звездочетов. Мы можем себе представить этот диалог. И зачем им давать свои вещи кому-то, когда есть старый друг в «Пальто».